Игорь Гриньков - Сказания о Мандже [рассказы]
— Интересно получается, — раздумчиво, как будто сам себе, проговорил Манджа, — когда дело касается опознания, то я — почти слепой старик, а как кости людям ломать, то я — Савр Тяжелорукий.
— Так ребята скажут, что просто испугались вашего появления, когда стояли рядом с избитым кем-то парнем, поэтому и побежали. А Санал руку сломал нечаянно, поскользнулся на льду и упал.
Под убаюкивающий шелест этих слов на столе появилась увесистая пачка в нераспечатанной банковской упаковке, сто тысяч, судя по верхней купюре.
— Заберите ваши поганые деньги!
— Опять вы нас неправильно поняли, Манджа Иванович, — засуетились гости, — это не подкуп. Просто нам известно ваше стесненное финансовое положение. И мы искренне, по-человечески хотели вам помочь. Мыслимое ли дело, пенсионеру — содержать внука-студента! А у внука такой возраст, очень опасный…
Слово «опасный» было произнесено с особой интонацией, которую Манджа не мог не уловить.
Лицо Манджи стало жестким, а в узких черных глазах промелькнули всполохи костров чингизовых тюменов, расположившихся на ночлег перед решающим сражением.
— Меня вы можете только убить, но смерти я не боюсь, я давно к ней подготовился. А теперь слушайте меня внимательно, очень внимательно. Я запомнил номера ваших машин, завтра я узнаю ваши адреса. И если, не ровён час, с моим внуком Нараном что-либо случится, все вы — покойники!
На том разошлись. Одни — взбешенные неуступчивостью упрямого правдолюбца, сели в свои иномарки. Другой — замерший, словно сжатая пружина, остался в комнате и продолжал неподвижно сидеть на кровати; лишь в глубине его зрачков рассеивалась ночная тьма, а в предрассветной тьме над чингизовыми тюменами заколыхался белый девятихвостый стяг.
Следствие длилось долго. Манджу еще раза два вызывали на допросы, но он твердо стоял на своих показаниях. В повседневной жизни вел он себя предельно осторожно и аккуратно, чтобы не напороться на провокацию. Нарана на период следствия профессор Бата Борисович определил на временный постой в свою квартиру, увозил на занятия в университет и привозил обратно лично на машине. Хлопотно, конечно, но в такой ситуации лучше перестраховаться, соломки лишней постелить.
Накануне судебного заседания в квартире профессора Баты Борисовича собрались все заинтересованные лица: сам профессор с женой Деляш, «виновник торжества» Манджа и его внук Наран, молчаливо просидевший весь вечер в уголке.
Профессор заговорил первым:
— Я, друг мой Манджа, несмотря на твои возражения, все-таки организовал участие адвоката, опытного и честного, моего давнего приятеля, который не даст превратить тебя из свидетеля обвинения в обвиняемого. По закону у свидетеля не может быть адвоката, и наш юрист формально будет выступать в качестве общественного защитника потерпевшего, но его основная задача — следить, чтобы твои конституционные права не были нарушены. Фемида у нас, знаешь, недаром с завязанными глазами!
— Спасибо, конечно, Бата, но неужели до такой степени дошло, что могут все перевернуть с ног на голову?
— Манджа, никто не может ни за что поручиться, с той стороны задействованы очень влиятельные силы, — вставила Деляш.
— Да, знаю я, — ответил Манджа, — а не так давно я понял и другое.
— Что же ты понял? — спросил профессор.
— А понял я то, что мы давно живем в оккупированной стране.
— Что ты говоришь, Манджа! Кто же нас оккупировал? — Деляш с неподдельным интересом посмотрела на него. Она уже привыкла, что этот, заурядный, на первый взгляд, человек во время разговора частенько заставляет прислушиваться к себе, к своим суждениям о людях и событиях.
— Это не совсем обычная оккупация, — задумчиво произнес Манджа, — без ввода иноземных войск и других, видных на глаз признаков. А оккупировали страну воры, изменники, подлецы, карьеристы и негодяи. Это ярмо народ сначала и не заметил. А когда заметил, то уже поздно было.
В уютной гостиной все было по-прежнему, но словно холодный сквознячок прошелся по комнате.
— При настоящей оккупации — что с завоевателями делали? — продолжил Манджа. — С ними боролись с оружием в руках, их убивали, изгоняли с родной земли. А с этими такими средствами справиться невозможно. У них в руках власть, законы, деньги, газеты, телевидение.
Профессор Бата с некоторым удивлением, внимательно, пристально так, посмотрел на своего армейского друга, но ничего не сказал…
Утром следующего дня, когда Манджа подходил к зданию суда, к нему как-то незаметно присоединилась большая группа крепких, атлетически сложенных парней, как выяснилось позже, студентов с курса профессора Баты Борисовича, проследовавших в зал судебного заседания; слушание дела было-то открытым. Эта мера предосторожности, придуманная профессором, оказалась нелишней, группа «поддержки» создала необходимое психологическое равновесие в зале суда, так как «болельщиков» со стороны подсудимых было более чем предостаточно.
Еще на крыльце парни взяли Манджу в плотное полукольцо, всем своим видом показывая, что это человек находится под их покровительством и защитой. Толпящиеся у входа многочисленные сторонники подсудимых молча расступились, не ожидая такого поворота событий; приготовленные реплики и угрозы застряли в глотках при виде мускулистых, мрачноватых молодых людей, обращавшихся к Мандже учтиво — «баджя» («дядя» — по-калмыцки). Такое количество «племянников» изменило соотношение сил, по крайней мере, в самом зале судебного заседания; профессор Бата оказался хорошим тактиком.
Когда в помещении, битком набитом народом, появилась судья, Манджа дал волю своим чувствам, хотя не в его правилах было вешать ярлыки на людей с первого взгляда. Но нервишки-то не канаты пеньковые, поэтому простим нашему герою минутную слабость и отступление от собственных принципов: «Сюда бы кряжистого, лобастого мужика, а не эту „сухую воблу“ в мантии!» — подумалось ему.
При виде прокурорши в мундире, тощей девицы с постным личиком и папкой в кулачке, мысли Манджи приобрели еще более критический характер: «Еще одна вобла! И где они эту замухрышку откопали?» — такое он дал девице определение с акцентом на буквы с третьей по шестую, что на калмыцком обозначало название женского нескромного места.
Со стороны подсудимых вальяжно восседали на своих местах три адвоката, среди которых выделялся весьма активный господин с головой, остриженной под нуль, с жестикуляцией известного всероссийского поп-политика Вольфовича. Адвокатом потерпевшего была женщина средних лет (ее «воблой» Манджа обзывать не стал), рядом с ней сидел «общественный защитник» — мужчина с непроницаемым лицом и в черных очках.
Потерпевший Батр вид имел какой-то затравленный, зато подсудимые вели себя очень непринужденно. Сидели они не в «клетке», потому что во время следствия никто их не арестовывал, улыбались родичам и приятелям, находившимся в зале, и производили впечатление людей, ожидающих не решения своей судьбы, а начала приятного, дружеского корпоратива.
По правилам судопроизводства, Мандже и другим (косвенным) свидетелям предложили судебное заседание, и ожидать вызова в коридоре. Стоя среди членов бригады «скорой помощи» и полицейских, с которыми общался в ту злополучную ночь, единственный свидетель-очевидец ловил на себе откровенно сочувственные взгляды, но от этого ему не становилось теплее.
Наконец, когда за дверью было оглашено обвинительное заключение, допрошены потерпевший Батр и подсудимые, Манджу пригласили в зал для дачи показаний.
Опустим за ненадобностью момент уточнения анкетных данных, во время которого Манджа успел сориентироваться: Батр не «узнавал» своих обидчиков, говорил, что его били другие; подсудимые держались отработанной версии, что ничего предосудительного не совершали, и вообще в ту ночь не были в районе города, где произошло ЧП, а гуляли себе с приятелями в ресторане «Эльдорадо». И тому имеется немало свидетелей, как из числа дружбанов-собутыльников, так и официанток, обслуживавших их столики, администратора заведения и сотрудников охраны. Стратегическая линия защиты строилась так, чтобы опорочить опознание Манджой подсудимых в ночь преступления, поставить само опознание под сомнение.
Первое слово взяла прокурорша:
— Свидетель, а по каким признакам вы опознали подсудимых?
— По тем же самым, по которым утром вы опознаете, что рядом с вами лежит законный муж, а не чужой мужчина, — невозмутимо ответил свидетель Манджа.
— Ваша честь! — взвился с места экзальтированный «Вольфович». — Свидетель издевается над участниками процесса! Я требую призвать его к порядку! У нас не балаган!
Прокурорша натянула на личико маску оскорбленной невинности, а судья сделала Мандже замечание.
